...Первое, что почувствовал прокурор, вырвавшись из липких лап забытья — ужасающую, жгучую боль в пояснице. Поясница, видимо, тоже почувствовала прокурора, и теперь мстила.
— Мать твою, — ругнулся Картер сквозь сцепленные зубы. Ругнулся, пожалуй, неподобающе приземлённо и незамысловато для такого старого и мудрого существа, как демон; но ничего позаковыристее на ум не приходило. Боль затмила собой всё.

С трудом повернувшись на спину под аккомпанемент собственных приглушённых стонов, мужчина обнаружил, что лежит на диване. И не просто на диване, а на своём диване в своей же квартире, что вселяло надежу на относительно благополучное начало дня. Или его завершение: сориентироваться во времени пока было несоизмеримо сложнее, нежели в пространстве.
Разглядывая идеально выбеленный потолок, Остин сморгнул пару раз, почесал переносицу, задумчиво чихнул и предпринял попытку последовательно, в деталях восстановить картину вчерашнего дня.
Картина получилась местами сюрреалистическая. Конкретно — одним местом. Тем, на котором обрывались все воспоминания падшего о произошедшем с ним за последние сутки.
Вчера вечером прокурор занимался тем, что нарушал закон. Тот самый, который по долгу службы должен был защищать. А по долгу другой службы — всё-таки нарушать; но вся соль заключалась не в шизофреническом диссонансе моральных принципов демона и аморальной действительности. В этот раз Гадриэль занимался нарушением закона со старым, проверенным партнёром, Алонсо Бенедитто: вспыльчивый итальянец в очередной раз грохнул кого-то не того и просил прокурорской защиты. Но выдвигал чересчур ультимативные требования. Кажется, они так и не договорились. Кажется, люди Бенедитто попытались максимально корректно и толерантно убедить прокурора в том, что он не прав, выцепив в тёмном переулке и воспользовавшись его же излюбленными методами работы с партнёрами. Остин очень чётко и физически ощутимо помнил, как блевал собственной кровью на асфальт, пока ублюдки месили его рёбра своими ботинками. Потом ему хорошенько прилетело чем-то сначала по спине, после по затылку и демон провалился в беспечный обморок, лишённый каких-либо приятных видений. Или неприятных. Словом, там было темно и жутко, как в пору его первой смерти.
Очень кажется, что кто-то неведомый вытащил прокурорское безвольное бессознательное тело из этой мясорубки, отсрочив свидание падшего с родными адскими пенатами. Кто это был, куда он делся и какого вообще хрена — эти вопросы  сейчас занимали всё пространство черепной коробки Картера, потеснив острое желание принять душ и что-нибудь сожрать.

Мужчина потянулся к мобильному телефону, лежащему рядом на журнальном столике. На часах было полшестого утра. Поразмыслив, тёмный всё-таки решил оторвать себя от дивана и отправиться в долго болезненное путешествие по квартире. Регенерация — вещь удобная, но в комплекте с хорошим анальгетиком гораздо лучше. Завернувшись в плед, непонятно как на нём оказавшийся (ещё одна мистическая загадка в череде подобных ей), блондин сел на диване, разминая затёкшие мышцы спины. Поморщился, потерев ладонью ноющую поясницу. Услышал, как в соседней комнате тихо работает телевизор. Почувствовал аромат горячей выпечки, доносящийся из кухни.
И чуточку насторожился.

Отредактировано Остин Картер (2013-05-21 23:13:40)

При виде двухметрового говорящего халата, из глубин которого раздавался голос бывшего друга, прокурор едва не помянул всуе Господа и всех святых — возглас: «О, Боже!» так и готов был сорваться с нечестивых демонических губ, — но Картер вовремя опомнился.

— Что ты здесь делаешь? — возмутился он, проигнорировав цепочку вопросов о своих гастрономических пристрастиях на текущий момент, физическом состоянии, и ещё один, который, в виду очевидности ответа, не нуждался в комментариях. Плед упал на пол. Стало дурно. Остин медленно попятился в другой конец комнаты, попутно пытаясь сообразить, является ли наблюдаемое им зрелище жутко правдоподобной галлюцинацией — выкидышем полученного накануне сотрясения, или в эксклюзивных трёхкомнатных апартаментах прокурора в самом деле завёлся нелегальный мигрант с той стороны облака.

Наткнувшись спиной на книжный шкаф, Гадриэль пошарил рукой между тиснённых тусклой позолотой корешков. Где-то здесь, на полке, среди многотомных фолиантов по юридической практике ждал своего часа припасённый на все случаи жизни и смерти револьвер.

— Извини мне мою вопиющую негостеприимность, — буркнул падший, наставив пушку на сияющую омерзительным добродушием морду непрошенного гостя, и принялся пристально разглядывать того поверх дула. Постепенно выражение недоверия на его лице сменилось угрюмой брезгливостью. Сомнений нет, это действительно Варахиил. Живой и материальный, настолько, насколько это возможно, с огромным сожалением отметил про себя прокурор. Остину даже в кошмарных снах не привиделась бы возможность подобной встречи. Окажись на месте Варахиила любой другой представитель сонма вездесущих ангелов, тёмный превратил бы его голову в дуршлаг, не раздумывая. В целях безопасности. Имя такое количество недругов среди обоих ведомств, трудно уверовать в дружественность чьих либо намерений. Но прокурор слишком хорошо знал в высшей степени пацифистские принципы своего товарища и его незамутнённую межвидовой борьбой натуру, поэтому медлил нажимать на спусковой крючок. Мало-помалу память о событиях прошлого дня начала возвращаться к нему; хотя мысль связать неожиданный визит ангела с собственным чудесным спасением всё ещё не вызывала ничего, кроме желудочных колик и дополнительной головной боли.

Отредактировано Остин Картер (2013-10-19 15:35:30)

Падшего взяла оторопь. Он был подавлен, оглушён, парализован обрушившейся на него гаммой чувств и выбит из колеи всем произошедшим, поэтому почти без негодования выпустил из руки револьвер, но пригласительный толчок в кухню, невзирая на голодные спазмы в желудке, проигнорировал.
— Отвяжись, — Остин не оставлял попыток противостоять удушающей заботливости друга, однако выходило это у него как-то вяло, ненатурально и без должного энтузиазма. Глядя на светлого, Картер искренне не понимал, почему среди людей прижилось выражение «упрям, как чёрт», а не «твердолоб, как ангел», — о, они просто не знакомы с Варахиилом. Этот добродушный гигант всюду пёр напролом с непреодолимым упорством тарана, и всё ради благоденствия ближнего своего. Спорить с ним было бесполезно, взывать к здравому смыслу — лишено практической пользы. Порция свинца в черепной коробке могла хотя бы на время решить проблему, но момент был безвозвратно упущен.
Отойдя от ступора, блондин обеими руками схватил ангела за ворот халата в приступе неконтролируемой ярости. Проклятый плед вновь соскользнул с плеч прокурора. Неизвестно, чем бы кончилась дружеская потасовка меж Светом и Тьмой, но чуткий слух Гадриэля уловил сначала скрежет повернувшегося в замке ключа, а затем из прихожей раздался звонкий женский голос, в обладательнице которого Остин без труда признал свою нынешнюю пассию, Линду. Томная молодая брюнетка являлась дочерью одного высокопоставленного чиновника и объектом ухаживаний со стороны Картера, планировавшего в скором времени заключить с ней выгодный контракт — разумеется, отнюдь не брачный.

— Остин, котёнок! Я подумала, что будет неплохо проверить дубликат, который ты мне дал, и решила сделать тебе сюрприз. Надеюсь, ты не рассердишься... — ласковое щебетанье сменилось удивлённым вздохом. Замерев на пороге, гостья во все глаза уставилась на представшую перед ней картину:
— Что тут происходит?
Стоит признать, двусмысленность развернувшейся сцены заслуживала подобного вопроса. Застигнутые врасплох, ангел и чёрт по-прежнему продолжали вызывающе тесно прижиматься друг к другу: один был наг, как Аполлон, второй облачён в одеяние, тоже далёкое от делового дресс-кода; пальцы Картера всё ещё сжимали ворот халата, да так крепко, судя по побелевшим костяшкам, что можно было только позавидовать страстности отношений, связывавших двух товарищей.
— Я думала, ты нормальный мужик, — Линда готова была разреветься от обиды. Воображая себя героиней мыльной оперы, прекрасной и несчастной одновременно, она всё же умудрилась напоследок выдавить из себя нервный всхлип: — Впрочем, для нормального ты был слишком хорош.
Швырнув Остину ключи, красавица надменно вздёрнула подбородок и покинула логово прокурора эффектной модельной походкой, оставив мужчин обмениваться недоумёнными взглядами. Первым пришёл в себя Картер:
— Линда! Да что же это... — с досадой воскликнул он и, на ходу путаясь в брюках, которые нашлись тут же, на полу, последовал за девушкой, — Линда, подожди!
К тому времени, как падший достиг входной двери, звук удаляющихся шагов уже пересёк лестничную клетку и оборвался у кабины лифта. Вопреки своему первоначальному намерению, Остин не стал бросаться вдогонку. Даже если ему удастся  убедить девушку в том, что виденный ею незнакомец — не более, чем его старый приятель, общение с ангелом не пойдёт Линде на пользу — мало ли, что способен разболтать ей этот полоумный святоша. Обидно, конечно: три месяца кропотливой работы, и всё коту под хвост. Варахиил мог бы собой гордиться — можно сказать, вырвал невинную душу из тенет коварного искусителя в лице Гадриэля. Хотя вряд ли сам светлый сознавал подлинную катастрофичность последствий произошедшего инцидента. Оставалась надеяться, что дура-девка не станет болтать своему папаше о случившемся, ограничится парой-тройкой близких подруг, — иначе карьера прокурора рискует сделать весьма неожиданный виток.

Картер вернулся в комнату мрачнее грозовой тучи: если бы голубые глаза падшего способны были метать молнии в его врагов, от беспечного Будды в халате осталась лишь дымящаяся горстка муки и пепла.
— Ты не можешь явиться ко мне в квартиру и хозяйничать тут, словно моя горячо любимая жёнушка, — трудно сказать, чего в голосе Гадриэля слышалось больше: сарказма или раздражения. — Я тебе благодарен за помощь, за заботу; за блинчики. Но объясни, будь добр: с чего вдруг тебе вздумалось навещать меня? И что ты намерен делать дальше? — поток вопросов сопровождался поисками чистой и целой рубашки в недрах шкафа. По правде говоря, Остину сейчас самому хотелось  забраться внутрь деревянного ящика и не вылезать оттуда, по крайней мере, ближайшие лет тридцать.

Очередные спонтанные объятия вырвали из груди падшего вздох отчаянья.
— Оставь... то есть поставь... поставь меня на место! Рубашку помнёшь, — высвободившись, Картер подавил желание ласково съездить Горацию кулаком в ухо. Не то, чтобы он когда-то жаловался на недостаток физической силы; но привычка геркулесообразного друга тискать его, как плюшевую игрушку, по поводу и без повода, заставляла демона испытывать определённый дискомфорт.

Предложение Варахиила, прозвучавшее следом, тоже не нашло в душе чёрта особого отклика.
«Сопровождать меня на работу, ага. В халате. И с подносом блинчиков в руках», — вообразив себе Горация в роли своей новой секретарши, прокурор едва не расхохотался в голос. Потом печать вселенской скорби вновь омрачила его суровое чело.
— Значит, не отстанешь? — без особой надежды поинтересовался Остин. Вернее, констатировал неизбежный факт. Появление Монро в его жизни приравнивалось демоном к персональному Апокалипсису. Предотвратить такое событие нельзя, — лучше смириться, пережить, сделать выводы и по возможности минимизировать последствия. — Ладно.
Гадриэль дружески похлопал ангела по плечу, сопроводив жест лживой улыбкой, словно заранее отрепетированной для подобных случаев. Глянцевая, выхолощенная эмоция демонстрировала запоздалое раскаянье, простодушную открытость и подкупающую сердечность. С таким выражением лица пристало отнимать сласти у маленьких девочек, пинать котят и пудрить доверчивому электорату мозги обещаниями, которые всё равно не собираешься выполнять. Да, из Картера вышел бы неплохой политик.

— На самом деле, я тебе даже рад. Без твоей компании мне было немного одиноко. Только, — уж не обессудь, — здесь я тебя не оставлю.
Блондин обвёл комнату красноречивым взглядом, призванным намекнуть загостившемуся Горацию, что уютная прокурорская квартирка категорически не годится для содержания детей, собак и излишне хозяйственных ангелов. Мол, соседи не поймут, спать на диване неудобно, а в одной кровати — тесно, аморально и не по заповедям Божьим.
— Кстати, — осмотрев пустовавший пол, Остин на всякий случай похлопал себя по карманам брюк, — ты не видел мои ключи?